Каталог статей

Фотография сына полка на ступеньках поверженного рейхстага обошла весь мир. В советское время Жоре Артёменкову посвящали книги, песню "Пионер, штурмовавший рейхстаг”. Статьи о нем публиковались от "Пионерской правды” до Moscow News, его именем назван класс, о нем рассказывали на экскурсиях в музеях разных стран. Пионерию Страны Советов учили быть похожими на мальчишку, бесстрашно прошедшего войну до Берлина.

С приходом перестройки интерес писателей и газетчиков к пионеру-герою, воевавшему в составе 150-й дивизии, бравшей штурмом рейхстаг и первой водрузившей на нем победное Красное Знамя, пропал: идеалы и приоритеты нынче другие. Георгий Алексеевич более 40 лет тихо и скромно живет в Гомеле, последние лет 20 у него нет желания общаться с журналистами: говорит, из всего написанного о нем правды процентов на 10. Нашу журналистскую братию он не особенно жалует. Для корреспондента "ГП” было сделано исключение.

Несмотря на известность Жоры Артёменкова, информации о нем до обидного мало. В гомельском областном музее есть доклад о пионерах-героях, где он упоминается, да несколько художественных книг о нем. Но художественная литература — это ведь не документалистика, в ней всегда присутствует изрядная доля вымысла. В музее подсказали, что в мирное время работал Георгий Алексеевич на заводе торгового оборудования. В областном военкомате хранится учетная карточка, подтверждающая, что он прошел войну, участвовал в освобождении Варшавы и взятии Берлина и, несмотря на свой малолетний возраст, имеет 4 боевые награды.

В отделе кадров завода дали его домашний телефон. Но на предложение поговорить Георгий Алексеевич ответил категоричным отказом. Пришлось приложить немало усилий, чтобы ветеран согласился на встречу и заговорил. Отдельное спасибо за это его супруге, Галине Алексеевне, выступившей союзницей автора этих строк.

Домашнему архиву Георгия Алексеевича позавидовал бы любой музей. Множество грамот, писем, фотографий военных лет. К сожалению, не удалось сохранить боевые награды: их украли, когда он в послевоенные годы работал на Севере, сохранились только документы к ним. Пытался восстановить, но потом оставил эту затею…

Сам Георгий Алексеевич напомнил мне Гошу из фильма "Москва слезам не верит”. Несмотря на рабочую специальность, он производит впечатление человека с высшим образованием. Чувство собственного достоинства, порядочность по отношению к любимой женщине и, что особенно роднит его с героем вышеназванного фильма, множество удостоверений о рационализаторских предложениях.

— В перестроечное и постперестроечное время в прессе появилось много различных версий по поводу штурма рейхстага. По одной из них, взятие рейхстага — не что иное, как инсценировка, по другой — победное знамя водружали вовсе не Берест, Егоров и Кантария…

— Мне тоже непонятны эти разговоры: Егоров и Кантария — ни при чем, Самсонов не командовал ротой, Неустроев не командовал батальоном, так кто ж командовал-то?! А Зинченко — командир полка, тоже Герой Советского Союза, умер, и ему даже памятник не поставили. Ну, так что это?! Зачем тогда писать обо мне? Кто я такой? Всего лишь мальчишка военных лет, — говорит Георгий Алексеевич. — Все чаще и чаще вспоминаю сказанное Зинченко на встрече ветеранов нашей дивизии в Москве в 1975 году: "Чем дальше уходят от нас бои в рейхстаге, тем больше люди начинают выдумывать…”

С недоумением его жена рассказывает о том, как недавно позвонила корреспондент из какой-то газеты и заявила, что прочла о ее муже статью и что, мол, быть такого не может. Свое недоверие безапелляционно аргументировала: разве можно в 14 лет уже что-то соображать? Печально за коллегу, могла бы приехать и посмотреть подлинные документы тех лет, удостоверяющие пребывание мальчишки в разведроте.

— Георгий Алексеевич, о вас пишут разное. В одной из книг я прочла, к примеру, что вы ехали с матерью и отстали от поезда, когда на одной из станций пошли набрать дров, чтобы согреться в теплушке. В другой — поезд попал под бомбежку, и вам одному из всей семьи удалось спастись…

— Очень давно приезжал ко мне Морозов из "Пионерской правды”. Всё остальное — художественная литература: кто что выдумает, то и пишет. Про бомбежку, кстати, не читал… Самая правдивая книга о людях и событиях, в которых я непосредственно принимал участие, вот эта, — он показывает книгу "Герои последнего штурма” и поясняет, что писал ее полковник Зинченко, командир полка, первый комендант рейхстага.

Хотя в довоенное время семья Артёменковых, в которой рос Жора, жила в России, корни Георгия Алексеевича белорусские: его отец родом из-под Борисова. А мать русская. В семье было семеро детей, четверо из них пацаны, двое в войну погибли. Отец работал на таможне (произносит с ударением на А), на железной дороге помощником машиниста, потом машинистом. Война застала их семью в городе Осташкове на озере Селигер.

— Пишут обо мне как? — возвращается к прежнему разговору Георгий Алексеевич. — Написал заметку один журналист, ее опубликовали, затем другой перепечатал, добавив что-то свое, не встретившись со мной даже, третий у него передрал… И пошло-поехало. Да никто со мной никогда не разговаривал! Разве что когда наша бригада на торговом оборудовании заняла первое место во всесоюзном соревновании, приезжал корреспондент, разговаривал со мной, потом написал, но о том, где я был во время войны, и слова нет. Не надо это никому… Да мы в принципе свое отжили уже…

К сожалению, бумага не передает интонаций голоса, потому хочу оговориться: жалостливых и обиженных ноток в голосе ветерана нет и в помине, только рассудительность и полнейшее отсутствие пафоса.

— Так как же все-таки вы попали на фронт? Отстали от поезда, как рассказывается в книге?

— Честно говоря, болтался где попало, пока меня санрота не подобрала. Время было голодное, и мы, мальчишки, бегали к поездам, чтобы попросить кусок хлеба, — кушать хотелось. В дивизию я попал в 1943 году. Уже позже, после войны на встрече ветеранов в Москве, узнал, что когда-то эту дивизию под Харьковом разбили и от нее только номер остался — 150-я. И до 42-го года практически дивизии этой не было. Когда под Старой Руссой шли очень тяжелые бои и с Дальнего Востока лыжные бригады пополняли фронт, командование решило сформировать из этих бригад дивизию, то есть возобновить преж-нюю — 150-ю. Так от Старой Руссы она получила вторую жизнь.

Георгий Алексеевич рассказывает, что в отличие от написанного о нем, ни у кого на фронт он не просился. Уехал, а семья целый год не знала, где он и что с ним. В 44-м Казаков, начальник штаба, написал его родным. Парнишку хотели отправить к родителям: было указание свыше убрать из армии всех несовершеннолетних, потому что шла молва, будто Сталин не только стариков забрал в армию, но и детей.

— Меня собрали уже. Но чего я домой поеду? В общем сбежал снова в свою часть от двух солдат, которые меня сопровождали. Пришел назад во взвод, а у нас смена командиров полка произошла, на место бывшего подполковника Житкова пришел полковник Зинченко. Вот он начальнику разведки говорит: "Чтоб я его не видел здесь”. Когда они позже встретились, полковник поинтересовался, где мальчишка. И получил ответ — домой уехал, хотя фактически я находился в расположении взвода. Тогда уже не до меня было. Ну, короче, так и остался…

— На фотографии вы в военной форме. Похоже, ее специально для вас шили?

— А кто мне будет шить форму?! На мне здесь женская гимнастерка, девочки на фронте были с меня ростом, штаны гражданские и сапоги. Смотрите, я ведь не в галифе на этом снимке, в обычных штанах.

Сначала Жора Артёменков был в санроте. Говорит, что попал туда после контузии. Был, что называется, подай-принеси: кому-то письмо написать, кому-то воды подать. Старший сержант Мягченко, помощник командира взвода, чубатый такой, ходил на перевязку в санроту. Однажды спросил пацана: "Чего это ты тут будешь сидеть? Поехали к нам! Слышал, что такое разведка?” Как-то он на лошади прибыл и говорит: "Собирай свои пожитки, мне сейчас последнюю перевязку сделают, во взвод поедем…”

— Так вот он меня привел во взвод, а командир взвода Владимир Лозовицкий, учитель по образованию, говорит: "Куда ты его привел?” Вызывает еще одного разведчика, и дают распоряжение отвезти меня в тыл полка. Ну, на лошадь — и в тыл полка. Там был старшина, который выписывал продукты, ему лет под 50 было, меня к нему прикомандировали. Что я в этом тылу буду делать? Пол подметать? Побыл там пару дней, сходил на склад, там сахар, консервы, печенье (дополнительное питание офицерам давали), собрался — и назад во взвод, хотя в разведке еще практически не освоился. В общем вернулся, ребята там интересные были, молодые, военного призыва.

— Как они к вам относились?

— Как ко мне могли взрослые относиться? Как к брату, можно сказать. Сыном я им не мог быть, потому что им самим было по 17 — 19 лет.

— А как вам, мальчишке несмышленому, удалось троих фашистов убить? Расскажите.

— В подвале… А что тут рассказывать?

— Страшно… Маленький мальчик с оружием против вооруженных взрослых людей…

— Это сейчас кажется страшным и странным. Тогда ничего странного и страшного в этом не было. Всё было вполне естественным. Не ты первый — так тебя…

— Вот вошли вы в этот подвал, и что дальше?

— Прошли наши ребята вперед, а из соседнего коридора фашисты выходят, один поднимает автомат, чтобы стрелять в хлопцев сзади, а я за ним шел. У меня был автомат, маленький ППСик, очередь — и всё, они лежат… Сейчас пишут много о том, что первый раз на войне убивать страшно. Честно говоря, я об этом как-то не думал, да и никто не думал. Для этого воевали, чтоб убивать! Не выстрели я, погибли бы мои товарищи.

— Неужели страха за свою жизнь не было? Каждую минуту могли ведь застрелить!

— Да не было сознания такого, что тебя могут убить, с позиции нынешнего времени это трудно понять. Вот вам один из случаев. Ложусь я спать рядом с солдатом на земле. Постелил он шинель, палатку натянули на себя поверху, весной дело было. Сплю, что-то мне холодно стало, бок замерз, я палатку рукой подтягиваю к себе, рукой о землю опираюсь — что такое? Грязь — не грязь, глина — не глина. Стал кричать: "Семён, Семён!” Он у нас был помощником командира взвода, комсоргом. "Что это?” — спрашиваю. Он фонариком посветил: "Это кровь. С тобой ничего?” А того, кто рядом, — насмерть. Сонного, представляете, сонного… Так вот, в чем правда войны? Как я к этому отнесся тогда? Обтер руки, пошел в другое место, приткнулся к солдатам и опять уснул. Да я вообще не понимаю таких разговоров: один говорит "страшно”, другой — "не страшно”. А мне кажется, что люди не полностью осознавали, что может произойти с кем-то, точнее именно со мной — почему именно меня должны убить?

Мы рассматриваем документы того времени, фотографии с боевыми друзьями военных и послевоенных лет. Георгий Алексеевич рассказывает, что из их дивизии 103 человека были представлены к званию Героя Советского Союза, а дали эту высокую награду только семерым. Вспоминает, как часто менялся младший командный состав, потому что чаще других гибли командиры роты, парторги, которые вставали и шли в атаку, чтобы вести за собой солдат.

— Чем вам лично запомнились дни, когда штурмовали рейхстаг?

— Запомнилось очень много. Во-первых, надо было дойти до этого места. А это ведь европейский город и не какой-нибудь, а Берлин: каменные строения, всевозможные коммуникации — немцы прятались везде, причем с оружием в руках. Вот, допустим, трамвайный парк брала наша часть. Представляете, что там такое? Стальные рельсы и каменная брусчатка. Там так пули летят! Дней 10 понадобилось, чтобы войти в Берлин, и в самом Берлине до штурма рейхстага — еще неделя. Столько техники было, чуть ли не на каждом метре — пушка, сами посудите, ведь столько фронтов там соединилось…

— Каким был тогдашний Берлин?

— Развалины, баррикады, трупы — человеческие, лошадиные. Там вообще страх что было. Когда закончилась война, наши солдаты сразу стали убирать улицы, чтобы был какой-то проезд.

— Как сложилась ваша судьба после войны?

— Сначала пошел в мореходку, но здоровье было неважное, потом учился в ФЗО, а контингент там был — еще те головорезы. Потом работал на заводе на острове Селигер, потом на Севере, в армии в Польше прослужил 4 года, потом снова — Север до 1965 года, работал там электриком, в паровозном депо. Потом приехал в Гомель и работал много лет до пенсии на заводе торгового оборудования.

Георгий Алексеевич оказался очень интересным собеседником, помимо военной темы мы говорили о многом другом — он заядлый автомобилист, ездит уже лет 30 на стареньком "москвиче”, сам его и чинит. А еще много лет увлекается фотографией, о чем свидетельствуют пухлые семейные альбомы. Ответ на вопрос, как часто вспоминают его на родном предприятии, был неожиданно неприятным: не вспоминают вовсе, как будто и нет его. А ведь у него не только боевые заслуги. Георгий Алексеевич был одним из лучших работников завода, о чем красноречиво говорят грамоты прошлых лет, среди которых и Грамота Верховного Совета БССР. Вот такие дела. Нечего к этому добавить.

Фото автора и из архива Г. Артёменкова

К СНИМКАМ http://gp.by/section/society/16014.html

Георгий Алексеевич вспоминает о войне без пафоса. Много лет он ведет переписку с фронтовиками, которые относились к нему как к сыну и брату. С каждым годом их становится всё меньше и меньше…

На одной из встреч в послевоенные годы Герой Советского Союза генерал-полковник В. М. Шатилов, который командовал 150-й стрелковой дивизией, подарил Георгию Алексеевичу свою книгу "Знамя над рейхстагом”. Этот подарок наш земляк Артёменков считает бесценным еще и потому, что на страницах этой книги ему оставили свои пожелания фронтовые друзья. Потрясает душевная теплота, которую сохранили мужчины, прошедшие суровые испытания войной: "Юнга, дорогой мой брат на войне…”, "Наш дорогой воспитанник…”, "Герою-разведчику, пионеру, единственному, водрузившему пионерский галстук на рейхстаге…”, "Маленький воин, милый мальчик…”

В личном архиве Георгия Алексеевича бережно хранятся документы военных лет. Жаль только, что четыре боевые медали ( "За отвагу”, "За освобождение Варшавы”, "За взятие Берлина”, "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 — 1945 гг.”) украли в мирное время, остались лишь удостоверения к дорогим сердцу наградам.

История знаменитого снимка

Рассказывает Георгий Алексеевич:

— Фотография сделана приблизительно 5 мая. Жили мы в подвале рейхстага. Ходили уже по Берлину, осматривались (2 мая капитулировал рейхстаг). Лично видел, как приходил Жуков туда, Кузнецов, командующий нашей 3-й армией, другие генералы, полковники. А я что? Стоял с краешку, смотрел на них, мне интересно было… А снимок появился случайно. Кто-то подвернулся с фотоаппаратом, я и попросил, чтобы наш полк сфотографировали. Там были Казаков, Кондрашов, Егоров, Кантария. Кто-то выкрикнул: "Жора, вперед!” Одно мгновение, щелчок и всё. Снимок этот впервые появился в середине 70-х годов, до этого я даже не знал, существует ли он. Увидел его в "Комсомолке” с подписью "Где ты, сын полка?” После этого ко мне приехал Морозов из "Пионерской правды” и закрутилось…

Сын полка Артёменков в послевоенные годы ездил в Москву на встречи с боевыми товарищами. Во время разговора со знаменитым грузином Кантария, водрузившим Знамя Победы на крыше немецкого рейхстага

Наталья Пригодич

В экспозиции славянской дружины "… За други своя” есть композиция посвященная подвигу Георгия Алексеевича Артеменкова при взятии рейхстага. Со слов Георгия Алексеевича пионерский галстук был водружен на одной из колон рейхстага около 17 часов 30 апреля 1945 года.